Чем ближе подходил этот путник, тем больше хмурились воины. Издали он казался просто одиноким латником, однако, при ближайшем рассмотрении оказалось, что у этого латника нет с собой ни вещей, ни чего бы то ни было, что бы свидетельствовало о том, что он был давно в пути. Тяжёлый латный доспех, подогнанный на ура, погромыхивал при каждом шаге путника, на поясе болтались два меча, один длинный, второй покороче, все под правую руку. Тяжёлая накидка волочилась за ним по дороге, и на солнце сверкал мех какого-то зверя, из которого она была сделана. Рогатый шлем, полностью закрывающий лицо, имел всего две прорези для глаз. За спиной латника, там, где положено было быть рюкзаку, торчал железный крест, на котором лениво полоскалось потрёпанное, выцветшее знамя. Когда он подошёл ещё ближе, можно было рассмотреть доспехи более подробно. Это были отличные, но старые-престарые латы, рукавицы были сделаны в виде когтей птицы, с острыми концами пальцев, такими хорошо рвать горло жертве. Шлем оказался сделан в виде черепа, и в прорезях для глаз сияли две синих точки. Рукояти мечей были отделаны драгоценными камнями, почти прозрачными. От латника веяло силой, опасностью, холодом. Но больше всего от него веяло страхом и смертью. На поясе у него так же обнаружился тубус для свитков и с десяток кинжалов, свисающих просто лентой. Этот путник внушал трепет. Приблизившись к таверне, он остановился, и грузно повернувшись, направился ко входу. Воины провожали его взглядом, а когда он поравнялся с Батистом, тот мельком, вскользь почувствовал, как взгляд скользнул по нему. Ощущение было, как будто сердце схватили и оно пропустило удар, но затем воин вошёл внутрь, распахнув дверь, и оно пропало.